Он провёл ладонью по её щеке, но его взгляд уже скользнул мимо к покоям Циннань-вана. Всё действительно было почти готово. Осталось дождаться, когда все игроки займут свои места, и тогда он, дернув за нити, сможет уничтожить всех, кто мешает, и взять в руки всю власть.
Цинь Уся недовольно засопела, глядя ему вслед, но в голове у неё крутились совсем другие мысли. Услышав краем уха о прибытии Сыма Цзяо, она тут же поспешила в сад, где держали Ляо Тинъянь.
— Сыма Цзяо уже в Яочжоу! — выпалила она, сияя. — Так что смерть всё ближе и ближе!
Он и правда приехал…
Ляо Тинъянь проводила её безмолвным взглядом, с холодным выражением лица, а когда та удалилась, маска сразу слетела. Лицо помрачнело, губы плотно сжались, а взгляд устремился в окно, в небо.
Да, каждый раз, оказавшись на грани, она говорила себе, что она — главная героиня, и потому обязана выжить. Это стало чем-то вроде заклинания, самоуспокоения. Тем не менее она лучше всех знала, что это не история, не роман и не сказка. Это реальность, в которой смерть может прийти в любую секунду. Здесь она — не кто-то особенная. Здесь каждый, в том числе и она, может исчезнуть по прихоти судьбы.
Значит… он всё-таки решился.
Но… действительно ли Сыма Цзяо пришёл, чтобы спасти её?
Сыма Цзяо действительно прибыл в Яочжоу, но в этот момент его не было в лагере, где разместились императорские войска.
Когда министр Ду торжественно пригласил в ставку «его величество», прибывшего из столицы, у него уже были определённые намерения. Однако при ближайшем рассмотрении он заметил нечто странное. Лицо Императора казалось неестественным, будто покрытым какой-то маскирующей мазью. Его движения были сдержанными, но в них не ощущалось той мрачной, опасной энергетики, которой обладал настоящий Сыма Цзяо.
Это был не он.
Пока лицо министра темнело от догадки, вперёд вышел сопровождавший «Императора» великий хранитель Гао. Он сделал шаг, мягко улыбнулся и, вежливо склонив голову, заговорил:
— Министр Ду.
— Наставник Гао, что всё это значит? — голос министра был холоден и напряжён.
— Государь намеревался прибыть лично, — с безмятежной уверенностью пояснил Гао, но по какой-то причине ему внезапно стало нехорошо. Долгая дорога не для больного человека, поэтому он решил остаться в Лоцзине. А чтобы не нарушать порядок, Его Величество приказал представить его здесь… подходящим образом. К слову, всё, что должно произойти здесь, возможно, даже удобнее организовать при “присутствии” подставной фигуры, вы не находите?
Глаза министра сузились. Он уловил в этих словах куда больше, чем сказанное вслух, но тут же отверг подозрения:
— Мне ничего об этом не известно…
Не успел он договорить, как Гао протянул ему небольшой резную коробку и сказал:
— Не спешите с отрицаниями. Предлагаю вам сперва взглянуть на подарок от государя в знак признательности за вашу преданность.
С сомнением и тревогой в сердце министр резко распахнул коробку и тут же его лицо побледнело. Внутри лежали личные украшения, амулеты, запонки, маленький нефритовый замок-оберег. Всё это принадлежало его семье. Вот браслет его жены, вот медальон старшего сына, вот защитный оберег, который вешали на шею внуку сразу после рождения…
Глаза министра налились кровью, он поднял взгляд, в котором застыли гнев и ужас, и сжал кулаки. Евнух Гао, словно не замечая, по-прежнему улыбался:
— Прежде чем вы покинули Лоцзин, вы постарались устроить их безопасность — это известно. Однако Его Величество, опасаясь, что о них позаботятся не так, как следует, заранее отправил людей и перевёз ваших родных в надёжное место. Они под защитой. Всё, что требуется — дождаться новостей о вашей победе.
— Ты… — Министру не хватало слов. Он был уверен, что всё предусмотрел. Оказалось — ничего.
Гао видел, как внутри человека бушует буря, но продолжал говорить уже мягче, с лёгким оттенком сочувствия:
— Его Величество знает о вашей преданности. Он всегда это ценил. Вы ведь с самого детства были рядом с ним. Поверьте, он не из тех, кто забывает старую службу.
Выражение лица министра изменилось: он долго смотрел на раскрытую коробку, и в его взгляде боролись ярость, отчаяние и горечь. Наконец, плечи опустились, он поник и тихо произнёс:
— Слуга смиренно принимает волю государя…
