Сыма Цзяо, должно быть, впервые в жизни услышал от женщины нечто подобное. Стоило ему покинуть повозку Ляо Тинъянь, как сдерживать смех он уже не смог. Губы его разъехались в почти весёлом выражении.
Однако смех его быстро увял, лицо помрачнело, а брови сдвинулись в мрачной складке. Постепенно выражение Императора стало тёмным, как грозовое небо перед ливнем.
Он внезапно поднял руку и с силой надавил пальцами на виски. На лице проступило явное раздражение, сквозившее болью и гневом. Главный евнух, который уже собирался подойти, в ту же секунду застыл, отпрянув на шаг, будто боясь потревожить дикого зверя. За ним двое других евнухов, не осмелившись поднять глаз, застыли в напряжённом молчании, будто затаили дыхание перед неминуемым ударом.
Только когда Сыма Цзяо опустил руку, лицо его вновь стало пустым, как маска. Главный евнух, преодолевая страх, решился приблизиться. Склонившись почти до земли, он осторожно прошептал:
— Ваше Величество… приступ снова обострился?
Император молчал, но красные прожилки в глазах стали заметнее, а напряжённый взгляд скользнул по окружающим, как нож по горлу. Он медленно поднял руку и указал на двоих евнухов, стоящих позади.
Те задрожали так, будто стояли на ледяном ветру, но не двинулись с места, ожидая приговора. Лишь через некоторое время Император опустил руку и молча вошёл в повозку. Только тогда оба с облегчением выдохнули и рухнули на колени.
Главный евнух бросил на них короткий взгляд и процедил:
— Повезло, что сегодня остались живы. Убирайтесь.
Те, не веря в удачу, с трудом поднялись и почти побежали прочь. Им-то было хорошо известно, когда у Императора начинается приступ головной боли и раздражения, кровь требует жертвы. Стоит кому-то в этот момент попасться ему на глаза, неважно, по делу или без, голова этого человека может слететь в ту же минуту. Сегодня, по-видимому, судьба их пожалела.
В тот день Ляо Тинъянь так и не увидела Чанъю. Когда караван сделал остановку на отдых, она даже специально огляделась, и всё напрасно. Только на следующий день, когда тот вновь появился, девушка вздохнула с облегчением. Она уже начала думать, что этого слишком разговорчивого евнуха наказали за ту самую беседу.
Что-то всё же было не так.
Приглядевшись, Ляо Тинъянь заметила, что лицо Чанъю стало ещё бледнее, чем прежде: уголки его глаз покраснели, в белках пролегли красные жилки, а на ладонях проступили тонкие вены, словно под кожей кипела внутренняя буря.
Вероятно, он и правда попал под наказание. Всё же он всего лишь слуга, и посмел сказать лишнего. Стоит кому-то услышать их разговор снаружи, и пощады не жди. Ляо Тинъянь с досадой осознала, что слишком быстро расслабилась и забыла, что теперь находится в самом опасном “дворцовом подземелье”.
— Один раз обжёгся — запомни на всю жизнь, — бросила она, глядя на Чанъю, в то время как в голове у неё вертелись предположения, что же с ним сделали.
Дали по спине доской? Или, может, как в старом дворцовом сериале — по заднице? Неужели и впрямь… как у Жун Момо, иголками?
«…что она сейчас сказала?» — Сыма Цзяо остался в растерянности. — «Почему я ничего не понял?».
— Ладно, — отмахнулась Ляо Тинъянь, — на сегодня можешь меня не обслуживать. Садись в угол и отдыхай.
Он сразу понял, что она всё поняла не так. Брови, едва заметно сдвинутые, расправились, а на губах даже появилась легкая усмешка.
— Госпожа догадалась, что мне нездоровится?
Это ощущение оказалось непривычным. Обычно, стоит ему появиться в таком виде, все вокруг цепенеют от страха в ожидании, что он вот-вот кого-то убьёт. Впрочем, чаще всего так и происходило.
Ляо Тинъянь ничего не ответила, а просто протянула ему подушку и сказала:
— Подложи себе под сиденье, удобнее будет.
Судя по его расслабленной позе, его и правда могли побить. Возможно, как раз пониже спины. Сыма Цзяо, который уже почти потерял интерес к этой игре, вдруг передумал. Взяв подушку, он сел ровнее. Оказалось, что изображать услужливого евнуха не так уж и скучно. К тому же подушка, которой пользовалась Ляо Тинъянь, едва уловимо пахла ею. Её легкий аромат приятно щекотал обоняние.
