И правда, именно ради этих детей Лю Сюэян и Вэй Чжун всегда относились к ней с уважением. Семеро детей дома Вэй — все достойные, и ради единства семьи супруги не делили их по рождению.
Если бы всё было как прежде, Чу Юй, возможно, смягчилась бы, но она знала, что ждёт наложницу Лян в будущем, и не могла позволить ей остаться безнаказанной.
— За то, чего ты не совершала, я тебя не виню, — сказала она. — Но за то, что уже сделано, придётся отвечать. Человек должен быть готов принять последствия своих поступков.
Она помолчала и добавила мягче:
— Что до трёх господ… думаю, они поймут.
Чу Юй подняла руку, и стража увела наложницу Лян. Та закричала пронзительно, и от её вопля вздрогнули все малые госпожи в соседних дворах.
Разобравшись с ней, Чу Юй направилась к покоям второй малой госпожи, наложницы Цзян, по имени Цзян Чунь. Та происходила из военного рода, хоть и была побочной дочерью, но держалась с достоинством.
Она сидела прямо перед письменным столом, в простой одежде, с мечом на коленях, и спокойно встретила взгляд Чу Юй.
Чу Юй остановилась у порога. Она редко видела Цзян Чунь так близко и теперь невольно отметила её особую красоту, не внешнюю, а внутреннюю, строгую, сдержанную. Волосы её свободно спадали на плечи, и в этой неподвижности чувствовалась сила. И всё же лёгкая дрожь рук выдавала напряжение.
— Что бы ни случилось, — первой заговорила Цзян Чунь, — прошу, скажите прямо.
Взгляд Чу Юй упал на меч. В прошлой жизни Цзян Чунь покончила с собой. Быть может, с того дня, как вышла за Вэй Шу, она уже была готова умереть вместе с ним.
Чу Юй тихо улыбнулась:
— Пока вестей нет. Они заперты в ущелье Байдигу. Я лишь готовлюсь к худшему. Завтра, возможно, придут новости. А пока, сестра, помоги мне удержать дом.
Цзян Чунь вздрогнула и прошептала:
— Нет вестей… значит, ещё есть надежда.
Чу Юй кивнула. Она пришла именно убедиться, что та не совершит безумства. Убедившись, что Цзян Чунь держится, Чу Юй повернулась к выходу.
— Я останусь с тобой, — вдруг сказала Цзян Чунь.
Чу Юй удивилась, но, увидев решимость в её глазах, согласилась.
На следующее утро пришло второе письмо от Вэй Юня. Почерк был неровным, будто рука едва держала кисть:
Отец и братья пали. Остался один Вэй Юнь. Тела обёрнуты в саваны, я везу их домой.
Так и должно было быть. Чу Юй долго смотрела на письмо, не произнося ни слова. Цзян Чунь, прочитав первую строку, рухнула без чувств.
Чу Юй заставила себя не поддаваться отчаянию. Она приказала отнести Цзян Чунь и заботиться о ней, а сама вернулась в кабинет. Всё было предвидено, и потому внешне она оставалась спокойной, но внутри бушевало море.
Она взяла кисть, закрыла глаза, глубоко вдохнула и написала ответ:
Не бойся и не печалься. Жду твоего возвращения.
Письмо пересекло горы и реки и во второй вечер легло в руки Вэй Юня.
Он не спал уже двое суток. Облачённый в траур, мальчик нес за спиной таблички с именами отца и братьев, сопровождая семь гробов по дороге. Он не знал, где находится и куда идёт. Домой? Но как вернуться, если все погибли, а он один остался жив?
Перед глазами стояли обвинения Яо Юна и наследного принца. Мол, отец сам виноват, погнался за остатками врага и попал в засаду. Он, ещё совсем юный, не был на передовой и не знал, как всё случилось, но знал одно: его отец и братья не могли так поступить. Однако слова оправдания звучали бессильно.
Четырнадцать лет он жил под их защитой, не зная ни ветра, ни дождя. Теперь же он остался один перед бурей.
Он сам вынес тела из ущелья Байдигу, одно за другим, и всю дорогу думал: «Зачем возвращаться? Почему бы не лечь рядом с ними?»
Груз духовных табличек был невыносимым.
И вдруг ему вручили письмо из дома. Почерк женщины был тяжёлым, но твёрдым:
Не бойся и не печалься. Жду твоего возвращения.
В тот миг словно кто-то встал перед ним и взял на себя часть его ноши.
Вэй Юнь дрожащими пальцами сжал лист и закрыл глаза. Закатное солнце окрасило дорогу кровью. Он держал письмо, будто сокровище.
Он должен вернуться.
Пусть отец и братья ушли, но дома всё ещё ждут старые и малые, те, ради кого стоит жить.
