Сяо Цяо подняла лицо, долго и безмолвно смотрела ему в глаза… И вдруг всё внутри словно оборвалось. Сдерживаться больше не было сил.
Её душа, тщательно зашнурованная страхом, стыдом, молчанием, — внезапно распалась, как разбитая нить, и всё, что так долго копилось, хлынуло наружу.
Две маленькие руки вцепились в его одежду, пальцы дрожали, а голос, прерываемый всхлипами, звучал отрывисто, срываясь:
— Там… был мужчина… в драконьей мантии… с окровавленным мечом… он шёл ко мне… хотел убить… — её тело содрогнулось. — Я так боялась… Боялась, что он вот-вот вонзит этот меч мне в грудь… а он всё шёл… шёл на меня…
Мужчина в сне уже не имел лица Лю Яня. Лик его стал смазанным, будто затянутым дымкой — она не могла разглядеть, но ясно ощущала, как с искажённого, нечеловечески злого лица на неё исходила ярость… желание убить.
И оттого этот сон пугал ещё сильнее. Потому что он казался и знакомым, и чужим одновременно.
Её проняла дрожь, она вся похолодела.
— Не бойся, — шептал Вэй Шао, крепко прижимая её к себе, ладонью гладя по спине. — Это всего лишь кошмар. Я рядом. Я никому не позволю причинить тебе даже малейшего вреда…
Сяо Цяо сжалась в его объятиях, почти задыхаясь от спазма в горле.
— …Я ещё… видела Чжан Пу… — прошептала она, и голос её снова надломился. — У него из горла хлынула кровь… так много крови… Она будто залила меня… Я не могла дышать…
Сяо Цяо закрыла глаза, и слёзы вновь скатились по щекам.
Вэй Шао замер — в его взгляде на миг мелькнуло сильное, горькое раскаяние.
Он крепко прижал её к себе, к самому сердцу, и, наклонившись к уху, тихо, снова и снова, повторял:
— Это моя вина… Тогда… я не должен был так поступать с тобой, пусть даже в гневе… Я испугал тебя… Прости меня, Маньмань… Я клянусь, больше никогда… никогда не буду с тобой таким жестоким… Пожалуйста, не бойся…
Он говорил и говорил, без конца, убаюкивающе, как будто этими словами хотел изгнать весь её страх.
Но чем нежнее и виноватее звучали его слова, тем сильнее она плакала.
И тогда он просто замолчал.
Он продолжал держать её в объятиях, не ослабляя хватки ни на миг, и, словно укачивая маленькую Фэйфэй, мягко, терпеливо похлопывал её по спине.
Так прошло много времени.
Пока Сяо Цяо не выплакалась до изнеможения и, наконец, не задремала, всё ещё в его объятиях, усталая, тяжёлая, словно смытая волной боли.
Сон её был глубоким и долгим.
А когда она проснулась, в глазах ещё стояло лёгкое замешательство — словно она на секунду забыла, где находится.
Но уже в следующий миг — воспоминания о ночи всплыли в сознании.
Из восточного крыла звали Вэй Шао… Он ушёл в родовое святилище, чтобы привести обратно госпожу Чжу — и остался с ней, надолго, так и не вернувшись сразу…
А она, оставшись одна, заснула — и снова увидела тот кошмар, что давно уже не возвращался.
Её ресницы слегка дрогнули.
Затем она резко распахнула глаза — всё ещё опухшие от слёз.
За окном уже стоял день.
Но Вэй Шао так и не ушёл. Он лежал рядом, всё так же, обнимая её.
Стоило ей чуть-чуть пошевелиться, как он тут же проснулся.
Глаза у него были ясные, но синеватая щетина на щеках говорила о бессонной ночи.
Их взгляды пересеклись.
— Разве вы сегодня не должны были уехать? Почему не разбудили меня? — тихо спросила Сяо Цяо, голос всё ещё звучал глухо, с сильной носовой ноткой.
Вспомнив, как прошлой ночью в его объятиях потеряла всякое самообладание и горько рыдала, она почувствовала, как лёгкий стыд кольнул её сердце.
Она даже не осмеливалась встретиться с ним взглядом — опустила ресницы, и еле слышно спросила:
— Почему?
— Я не мог оставить тебя одну, — просто ответил Вэй Шао, не отводя от неё глаз.
…
Он отменил свой отъезд, хотя и собирался уехать именно сегодня.
Весь день он провёл дома — никуда не поехал, не пошёл, остался с ней и с маленькой Фэйфэй.
Наступил новый вечер — медленно, размеренно, будто ничто не спешило.
Комната была залита ровным светом ламп.
Вэй Шао лежал боком, ближе к краю кровати, лицом к ней.
Сяо Цяо — на внутренней стороне.
Между ними, уютно устроившись, спала маленькая Фэйфэй — только что вымытая, укутанная в мягкие покрывала.
Она уже совсем забыла, как накануне её «жестокий» отец велел унести её прочь.
Хотя тогда, сколько бы она ни плакала, мама всё равно не подошла, не взяла на руки.
Теперь всё было хорошо.
Маленькая Фэйфэй, устроившись между родителями, весело трясла ручкой, на которой позвякивал серебряный браслетик. Она с довольным видом болтала ножками, а когда проголодалась — подползла поближе к тёплой и мягкой матери, с привычной уверенностью уткнулась в неё, ища грудь.
Вэй Шао молча смотрел на эту картину.
Опухоль с её век уже сошла. Чёрные волосы рассыпались по подушке, как густое облако.
Она уже мать ребёнка, но на этом лице — лице, которое, наверное, могло бы остановить взгляд любого мужчины в Поднебесной — всё ещё жила чистая, девичья красота.
Но больше всего он любил её глаза.
Те самые глаза.
Он до сих пор помнил, как в первую брачную ночь, в тот самый миг, когда они впервые увиделись лицом к лицу в свадебном зале, именно эти глаза — ясные, глубокие, живые — пронзили его словно молнией и врезались в память.
Наверное, именно поэтому позже он так полюбил целовать её веки — там, где всё началось.
Фэйфэй, насытившись, закрыла глазки и вскоре заснула.
Оттого что сосала с силой, на её шейке снова проступил тонкий слой пота.
Сяо Цяо подняла глаза:
— Муж мой… подайте мне платочек…
Едва раздвинув губы, она успела лишь сказать это — и вдруг увидела, как Вэй Шао склоняется к ней, медленно, неотвратимо приближаясь.
Через тёплое тельце уснувшей Фэйфэй, его губы нашли её губы.
Длинные ресницы Сяо Цяо дрогнули — и она медленно закрыла глаза, безмолвно принимая этот нежный, внезапный поцелуй.
— Маньмань, не сердись на меня… — прошептал он, тяжело дыша, прижимаясь лбом к её виску.
— Я знаю… я никогда не был тебе настоящим добрым мужем…
— Но… дай мне ещё немного времени. Прошу тебя.
