Храм Сиван Цзинь-му стоял за восточными городскими воротами, недалеко от окружной академии. От ворот — всего с ли или два пути: не близко, но и не слишком далеко.
Вэй Шао не взял с собой свиту. Выйдя за стены в простом дорожном платье, он один верхом добрался до храма.
Поскольку храм был только что достроен, внутри ещё оставались мелкие работы — то тут, то там дорабатывали детали, резчики шлифовали камень, потому официально храм пока не открывали. Однако ворота были распахнуты настежь.
У входа с одной стороны стояла повозка из дома Вэй — рядом ожидал кучер и несколько охранников.
Вэй Шао подъехал ближе. Уже издали увидел, что чуть поодаль от ворот, на площадке, собралась толпа — человек тридцать, не меньше. Все в учёных одеждах, молодые, от шестнадцати до чуть за двадцать. Явно студенты академии.
Учёба, казалось, сегодня никого не интересовала. Все они столпились тут, вытянув шеи, напряжённо вглядываясь внутрь храма, словно ждали чего-то важного, — не то великого зрелища, не то божественного знамения.
Некоторые, не выдержав, даже забрались на дерево у дороги, лишь бы лучше видеть происходящее.
Вэй Шао подъехал ближе, тихо. Никто из толпы не заметил его появления — все были слишком увлечены происходящим внутри.
Раздавались нетерпеливые голоса:
— Ну когда же выйдет? Мы столько ждали уже!
— Должно быть, скоро выйдет, — раздался голос где-то сбоку. — Брат Чжан без ума от живописи. Услышав, что тот самый Гао из Бохая пишет здесь фреску, так и мечтает пробраться внутрь, хоть краем глаза взглянуть. Но Гао до окончания работы никому не позволяет смотреть. Вчера Чжан пришёл сюда с этой мыслью… и как раз увидел, как выходит супруга господина хоу. Сказал потом: «Что есть красота, способная повергнуть города? Вот она, перед вами!»
Толпа зашумела. Глаза у молодых студентов заблестели от воображаемых образов.
— Жена господина хоу не только ослепительно красива, но и пишет изумительно. Даже сам Гао Бохай пригласил её сделать надпись к его работе — что уже о многом говорит!
— Говорят, он в восторге от её почерка: стиль новый, будто вдохнул свежий ветер. Линии — как листья орхидеи, что пляшут на ветру, изящны, но не вычурны, в них ощущение внутренней вольности и благородной сдержанности. Такая похвала — не каждому выпадает!
— Если бы только можно было хоть раз взглянуть на её почерк!.. Хоть одним глазком!
…
Молодёжь щебетала наперебой, возбуждённо, с восторженными вздохами.
Вэй Шао остановил коня. Брови его медленно сдвинулись к переносице, взгляд потемнел, лицо помрачнело.
— Выходит! Идёт! Тише! — вдруг закричали в толпе.
Из-за приоткрытой створки ворот мелькнула тень — в зелёном, стройная, словно женская фигура.
Тот, кто сидел на дереве, первым увидел и закричал. Вся толпа взорвалась, зашевелилась, каждый пытался пробиться поближе, вытянуть шею, заглянуть в проём. Энергия, напряжение — всё росло.
Но…
Из дверей появилась всего лишь дородная, круглолицая женщина средних лет. Мгновенно пронёсся общий вздох разочарования. Толпа вздохнула единым духом.
— Ах… — донеслось со всех сторон.
Вэй Шао уже давно заметил её — это была Чуньнян. Она вышла из храма, подошла к повозке и достала оттуда тонкую накидку из мягкого шёлка цвета лазури, как раз по сезону — для конца весны. Затем развернулась и вновь скрылась за воротами.
Студенты, ожидавшие зрелища, оказались с носом. Шумно вздохнув от разочарования, они тем не менее не спешили уходить — всё ещё надеясь хоть словом прикоснуться к легенде. Разговоры о красоте госпожи Вэй продолжались.
В этот момент юноша, забравшийся на самую высокую ветку дерева, случайно обернулся — и замер. У дороги, всего в нескольких шагах от них, на спине мощного жеребца сидел всадник.
Его он видел однажды — при въезде в город. Тогда этот человек поразил его с первого взгляда. Он вскрикнул, забыв, где находится:
— Г-господин хоу Вэй…
В тот же миг ветка под ним предательски хрустнула. Он не удержался, с шумом грохнулся вниз, с таким ударом, что, казалось, копчик треснул.
Остальные, услышав, что прибыл господин хоу, резко обернулись.
И увидели: действительно, когда — никто и не заметил — но за их спинами на дороге появился молодой всадник. Лицо — холодное, взгляд властный. Он сидел, не двигаясь, но от одного его присутствия по спинам прошёл холодок.
Его глаза окинули толпу — и мгновенно стало тихо, словно кто выключил весь воздух. Никто больше не осмелился открыть рот.
— Вы, студенты окружной академии, — прозвучал его голос, спокойный, но ледяной, — вместо учёбы собираетесь здесь и устраиваете праздную толчею. Думаете, в Академии нет надзора?
В то время в стране основной формой отбора чиновников оставались рекомендации и прямые назначения. Кроме того, для воспитания будущих управленцев существовали специальные учебные заведения: Великая Академия в столице и окружные школы по регионам. Туда принимали способных, благородных юношей с добрым именем. Успешные выпускники могли надеяться на службу при дворе или рекомендации в высокие учреждения.
Формально студентов окружной академии отбирали по «талантам и нравственности», как гласило постановление. Но на деле, за редким исключением одарённых юношей из бедных семей, почти все ученики происходили из местной знати и состоятельных домов. Каждый из них — отпрыск влиятельного рода или богача, которому учёба была в тягость, а академия — лишь пристанищем на время, пока не придёт случай устроиться чиновником.
Жизнь в академии была скучна и однообразна. Услышав вчера, что молодая госпожа из дома Вэй лично прибыла в храм Цзинь-му писать надпись к новой фреске — и что красота её неописуема, — многие потеряли покой. А сегодня, воспользовавшись тем, что наставники отсутствовали, сбежали целой гурьбой, надеясь хотя бы издалека увидеть ту, о ком уже шли легенды.
Но так и не успели.
Вместо неё перед ними появился сам Вэй Шао.
Окаменев от ужаса, ни один из них не осмелился вымолвить ни слова. Все стояли, как нашкодившие школьники, с опущенными головами, не шевелясь, боясь даже моргнуть — не то что попасться ему на глаза.
Вэй Шао с раздражением окинул их взглядом, взгляд был острый, как клинок. Минуту он молчал, потом из сжатых губ сорвалось одно слово:
— Убирайтесь.
И толпа, точно получив помилование, в панике ринулась прочь. Кто-то благодарил, кто-то низко кланялся, но все — не глядя — кинулись врассыпную.
Вэй Шао посмотрел им вслед. Грудь его поднялась — он с шумом выдохнул, наконец выпуская накопившееся напряжение. Только тогда направился к храму.
У ворот его тут же заметили несколько слуг, сопровождавших Сяо Цяо. Они быстро подбежали и поклонились.
Вэй Шао спешился и молча вошёл внутрь. Он направился прямо вглубь храма — туда, где в заднем зале на стене уже почти завершали ту самую роспись.
Фреска была уже завершена.
И Гао Хэн, носящий звание «Корона Бохая», вполне оправдал своё прозвище: на стене высотой с несколько человек парила богиня Цзинь-му — черты её лица были живыми, как будто она сейчас обратит взор на стоящего внизу. Ветер развевал её небесные ленты, по краям клубились облака, меж которых витали благословенные птицы. Казалось, она нисходит на землю по радуге тумана. Всё полотно дышало величием, благостью и сияющей славой. Краски были насыщенными, чистыми, но не кричащими, каждый мазок продуман до тонкости — вся стена словно излучала свет.
А завершённой её делала надпись, выполненная рукой Сяо Цяо.
На написание ушло два дня. Но теперь — когда строки застыли в уголке фрески, лёгкие, как вздох, и строгие, как заповедь — всё наконец обрело целостность. Надпись не спорила с изображением, напротив — словно была тем самым финальным мазком, без которого божественное не стало бы живым.
Сяо Цяо всё ещё не покинула храм. На плечах у неё была накинута только что принесённая Чуньнян шёлковая накидка цвета весенней воды. Она стояла рядом с Гао Хэном, плечом к плечу, и смотрела вверх на фреску.
Гао Хэн что-то говорил, очевидно обсуждая отдельные детали — линии, цвет, соразмерность. Сяо Цяо молча вслушивалась, изредка чуть наклоняя голову.
Невдалеке стояли Чуньнян и две служанки, ожидая.
Вэй Шао подошёл ближе и постепенно начал различать слова, которыми обменивались Сяо Цяо и Гао Хэн. Оказалось, речь шла о каллиграфии.
