После того как повозка с невестой скрылась вдали, дом правителя снова погрузился в тишину. Гром барабанов, ликование, людской гул — всё стихло. Гости разошлись, и лишь пустота осталась следом.
Цяо Юэ обернулся и увидел: младший брат всё ещё стоял, не двигаясь, всё смотрел в сторону распахнутых ворот — туда, где исчезла повозка с его дочерью.
Он подошёл и мягко сказал:
— Второй брат, она уже далеко. Ты сам видел, как город провожал её — весь народ, слёзы, добрые слова… Сердце моё, признаться, успокоилось. Всё сложилось к лучшему.
Цяо Пин медленно повернулся.
— Старший брат, — заговорил он негромко, — есть одна вещь, которую я, пожалуй, не имел бы права спрашивать. Но всё эти годы она не даёт мне покоя. И раз уж мы стоим здесь, когда всё, казалось бы, позади, осмелюсь задать вопрос.
Он взглянул брату в глаза:
— Десять лет назад, когда отец повёл войска против Ли Су… в тот момент, когда в решающий день он неожиданно приостановил наступление… в результате чего Вэй Цзин и его сын пали в бою — так и началась вражда с домом Вэй. Скажи: действительно ли отец тогда посылал гонца предупредить Вэй Цзина? Ты был с ним тогда, в том походе. Ты должен знать.
Цяо Юэ замер. Мгновение — и на лице его мелькнуло раздражение. Он махнул рукой:
— Прошлое уже похоронено. Что толку поднимать его сейчас? Как бы тогда ни поступил наш отец — он сделал это по своей воле, по своей оценке. Мы — лишь его сыновья. Нам не подобает судить.
Слова звучали резко. Но именно эта резкость — неуверенность, спрятанная под жесткостью — стала для Цяо Пина ответом. Он понял: да, всё было именно так.
Прошло уже десять лет с тех пор, как в округе Чэнь завершилась та злополучная кампания. После гибели Вэй Цзина и его сына, в доме Вэй устраивали похоронный обряд. Цяо Пин по велению отца, старого Цяо Гуя, отправился в Юйян — выразить соболезнование.
Он до сих пор помнил, как тогда, в траурном зале, один из старших домашних вассалов рода Вэй внезапно выхватил меч и в гневе обрушился на него с обвинениями:
— Цяо Гуй — старый лис! Лживый до мозга костей! Ни о какой весточке не было и речи! Он просто ждал, пока два тигра сцепятся, чтобы со стороны наблюдать, кто из них падёт первым!
Цяо Пин был в ужасе. Он уже думал, что не выйдет живым из дома Вэй. Но тогда произошло неожиданное: госпожа Сюй — глава дома — не просто не позволила расправиться с ним, но и сама властно одёрнула разъярённого вассала. Потом — сдержанно, но мягко — сама заговорила с Цяо Пином, успокаивая его.
Он тогда вернулся в Яньчжоу, словно вырвавшись с краю пропасти. И подробно рассказал отцу обо всём, что видел и слышал.
Цяо Гуй тогда долго сидел в молчании, хмурясь. Потом только тяжело вздохнул:
— Если у рода Вэй такая женщина у главы, боюсь, однажды она станет бедой для дома Цяо.
В последующие годы Цяо Юэ не раз тайно подозревал: отец действительно не посылал гонца. Цяо Гуй был человеком умным, рассчётливым. Когда-то полон замыслов и амбиций. И хотя тогда род Вэй ещё не выступал за пределы северных земель — лишь держал Янь и Юй как свою опору, — Вэй Цзин имел облик будущего владыки. Он был твёрд в военном деле, честен, заслужил титул хоу, а под его знамёна шли лучшие умы Поднебесной.
Возможно, отец тогда просто увидел в нём потенциальную угрозу.
И, не запятнав рук напрямую, решил — пусть Ли Су расправится с этим «союзником».
— Второй брат, — сказал Цяо Юэ, — теперь, когда брачный союз заключён, всё улажено: и старая вражда, и нынешняя угроза. Разве это не к лучшему? Не забивай голову прошедшим.
Цяо Пин усмехнулся с горечью:
— Старший брат, Маньмань уже, как ты хотел, вышла замуж. С нынешней бедой Яньчжоу, считай, справился. С этого дня… надеюсь, ты сможешь вложить все силы — не в сделки, не в страх, а в дело. Возродить славу дома Цяо. Тогда, возможно… Маньмань в доме Вэй обретёт хоть какую-то опору.
Цяо Юэ отвёл глаза. На лице промелькнуло смущение. Он быстро рассмеялся:
— Ну-ну, конечно, конечно! Будь спокоен, брат мой.
Вэй Лян вёл отряд воинов из рода Вэй, сопровождая Сяо Цяо на север. Днём — в пути, ночью — на постоялых дворах. Сперва всё шло спокойно. Но на подступах к границам Цзичжоу, в один из предвечерних часов, когда небо уже начинало синеть, а караван ещё не достиг ближайшего постоялого двора, дорога вдруг стала извилистой, безлюдной, и пошла через пустынную балку.
И вот тогда — что-то изменилось.
Вэй Лян, несмотря на внешнюю грубость, был человеком наблюдательным. Он почувствовал: за ними кто-то идёт. Тут же отдал приказ: послать людей назад, проверить след.
Разведчики вернулись — ничего не нашли. Ни следа, ни звука.
Вэй Лян ничего не сказал, не повёл бровью. Но когда они всё же достигли ночного привала, он сам остался у дверей комнаты Сяо Цяо, с обнажённым мечом в руке, не сомкнув глаз до самого рассвета.
На следующий день он удвоил охрану и ускорил путь. Отныне они шли быстро, почти не задерживаясь.
И к самому окончанию года, до наступления праздников, Сяо Цяо благополучно добралась до Синьду, столичного города округа Цзичжоу.
Цзичжоу некогда управлялся старым наместником по имени Гао Тан. Год назад, обвинив приближённого к трону Синь Сюня в узурпации власти и истреблении верных слуг Хань, он поднял мятеж. Провозгласил, что императорская власть стала лишь оболочкой — и сам назвал себя императором. При этом он лично убил всех, кто не согласился с ним.
Двор попытался подавить мятеж. Из столицы были направлены войска, одна за другой, но всё тщетно. За годы у власти Гао Тан укрепил армию, занял стратегически выгодные рубежи Цзичжоу и держался прочно.
И тогда — осенью прошлого года — на него был брошен Вэй Шао.
Сам, лично, он возглавил поход в Цзичжоу.
Когда прежде в Цзичжоу приходили имперские войска — каждый раз это оборачивалось для местных жителей бедствием. С каждой новой армией, с каждым новым походом — словно сдирали очередной слой кожи с этих земель.
Бывали случаи, когда так называемые «государевы солдаты» окружали деревни и ярмарки, вырезая безоружных крестьян, а потом насаживали отрубленные головы на пики, выдавая их за трофеи — будто бы это были вожди мятежников, чтобы потом вернуться за наградой.
Люди были доведены до отчаяния.
Когда разнеслась весть, что со стороны Ючжоу движется Вэй Шао, в округе вспыхнула паника: все бросились бежать, не дожидаясь беды. Даже недозрелое зерно — то, что уже почти подошло в полях, — оставляли гнить под открытым небом. Местами целые деревни пустели до последнего двора.
Но когда армия Вэй Шао пришла — случилось неожиданное.
Ни один солдат не тронул чужого добра.
На полях, где колосья уже начали гнуться под собственной тяжестью, воины… сняли доспехи.
Сами вышли в борозды.
Срезали жатву. Сносили собранное к воротам сёл — и уходили.
По пути они ловили разрозненные шайки — дезертиров, грабителей, тех, кто уже давно жил мародёрством. Армия, подобно метле, вычищала всё, что копилось годами.
Слух пошёл. Один передал другому. За ним — десять.
Скоро те, кто прятался в лесах, пещерах, у родни, стали возвращаться домой.
А за ними — и новые люди: молодые, крепкие, желающие добровольно вступить в ряды.
