Тётушка Чжун, заметив это, поспешила повести слуг прочь.
Сяо Цяо, подумав, взяла за руку Фэйфэй и тоже вышла.
Фэйфэй всё время оборачивалась, глядя на императора, прижавшегося к коленям Великой бабушки. Выйдя, она тихо спросила у матери:
— Мама, а что с папой?
Сяо Цяо скрыла сомнения за лёгкой улыбкой и ответила:
— Твой папа, наверное, хочет поговорить с бабушкой.
Внутри Великая императрица Сюй мягко спросила:
— Шао`эр, что с тобой? Что-то случилось?
Услышав долгожданное ласковое обращение «Шао`эр» от бабушки, император уже не смог сдержаться — с горечью в голосе он прошептал:
— Бабушка… бабушка… вы всё ещё здесь… Это так хорошо… Это моя вина… моя ошибка…
Великая императрица Сюй удивлённо спросила:
— Шао`эр, что же ты сделал не так?
Но император больше не произнёс ни слова. Он лишь продолжал качать головой, всё так же крепко сжимая её руку, уткнулся лицом в колени бабушки и не шевелился, словно заблудший странник, который после долгого пути наконец вернулся домой.
Великая императрица Сюй не понимала происходящего. Она лишь видела, как внезапно прорвалась буря эмоций, и он оказался не в состоянии их сдержать. За всю их жизнь, даже в самые тяжёлые минуты после смерти отца, она никогда не видела, чтобы он открыто выражал перед ней такие сильные чувства. Поэтому она перестала расспрашивать, лишь слегка наклонилась, обняла широкие плечи внука и мягко погладила его по спине, тихо успокаивая молчаливыми ласками.
Вэй Шао расселся на подоконнике и издали наблюдал за императором, который цепко держал за руку его бабушку, плечи его едва заметно дрожали, а сдавленный голос выдавал прорывающиеся слёзы. Он недовольно фыркнул про себя:
— К счастью, я в этой жизни мудр и силён. А если бы был таким, как ты, разве смог бы достойно смотреть людям в глаза? Ну да, пусть этот болван ещё немного порадуется близости с моей бабушкой. А я пойду успокою дочь.
Он презрительно бросил взгляд на спину императора и с лёгкостью спрыгнул с подоконника.
…
Спустя долгое время, император наконец успокоился и поднял голову.
Великая императрица Сюй внимательно взглянула в его слегка покрасневшие глаза, улыбнулась с материнской нежностью и больше не стала расспрашивать.
Император понимал, что вел себя не подобающе.
Всю свою жизнь, начиная с двенадцати лет, когда он потерял отца и братьев, бабушка была для него не только светочем, освещающим путь вперед, но и незаменимой материнской опорой в сердце.
В двадцать два года, совершенно не готовый к этому, когда он все еще сражался на поле боя, он потерял её.
Когда он вернулся домой спустя более месяца, бабушка уже была похоронена.
С тех пор никто больше не мог усмирить зверя ненависти, что жил в глубине его души.
Он был ведом и переполнен желаниями и амбициями, бесконечно увеличивая их, и пытался заглушить боль войной, завоеваниями — жаждой, которая поддерживала его дух на пути до самого конца.
В момент, когда та стрела пронзила его горло и он упал назад, глядя в небо, он наконец понял — он устал.
То, чего он когда-то желал, возможно, вовсе не было его настоящим желанием — позже это стало просто привычкой.
Он не мог остановиться, и в том мире не было никого, кто мог бы заставить его остановиться.
Он был одинок.
И вот теперь, спустя столько лет разлуки, его бабушка вновь явилась перед ним живой и настоящей, с нежной улыбкой на устах и с ласковым обращением «Шао`эр», звучащим так знакомо.
В этот миг любовь и почтение, что прятались в его сердце, ставшем твердым как камень, внезапно прорвались наружу, разбивая и срывая с него оковы, — как же не заплакать от такой боли?
Он знал вкус крови, но много лет — очень много — не знал вкуса собственных слёз.
Сегодня он вновь почувствовал их вкус. И понял, что ни одно изысканное блюдо мира не сравнится с глубиной и силой слёз.
Император внезапно почувствовал, как душа его облегчилась, и на мгновение ему даже показалось, что все пережитое в прошлой жизни было лишь сном.
Теперь он пробудился от того страшного кошмара, и настоящее — вот оно, истинное существование. «Бабушка…» — с усилием обуздывая эмоции, произнёс он, — «за эти дни, что тебя не было, мне приснился ужасный сон — будто ты ушла от меня навсегда, и мы больше не увидимся. За это время я совершил много ошибок и теперь глубоко раскаиваюсь… Проснувшись, я увидел твоё доброе лицо, и потому так не смог сдержаться и потерял над собой контроль…»
Госпожа Сюй внимательно смотрела на него и улыбнулась: «Это хорошо. Бабушка здорова, у нас всё хорошо.»
…
Вэй Шао играл с Фэйфэй.
Чтобы развеселить дочку, он, стараясь изо всех сил, переворачивался на спину и прыгал, весело возился на полу, и Фэйфэй радостно смеялась без конца. Вдруг она громко позвала: «Отец!»
Вэй Шао невольно откликнулся, но вместо своего голоса услышал лишь жалобное «мяу—». Обернувшись, он увидел, что девочка уже бросила его и помчалась в другую сторону.
Недалеко из дворца Цзядэ вышла фигура императора.
Вэй Шао остановился на месте, тяжело дышал, глаза пылали ревностью, он смотрел, как Фэйфэй с восторгом зовёт настоящего отца и бежит к нему.
«Отец!» — воскликнула Фэйфэй, когда подбежала к императору и остановилась.
Пробежав немного, она запыхалась, но глаза её сияли, а на милом лице играла сладкая улыбка. Она взглянула вверх на императора и нежным, детским голосом сказала: «Папа! Когда я была в Большом Храме, я всё время думала о маме и о папе!»
Император с удивлением смотрел на крошечную девочку с розовыми щёчками и ясными глазами, что с разбега бросилась к нему. Он чуть замешкался, но всё же присел на корточки и распахнул объятия.
— Папочка! — воскликнула малышка.
Фэйфэй с разбегу влетела к нему на руки, и император поднял её, прижимая к себе. Две мягкие пухленькие ручки обвили его за шею, и девочка склонилась, коснувшись его щеки поцелуем.
Император застыл, поражённый этим тёплым, пахнущим молоком и цветами поцелуем маленькой принцессы.
А Фэйфэй, казалось, ничего странного не заметила.
Мама всегда целовала её в щёку и говорила, что так выражают любовь. Фэйфэй часто видела, как отец целует маму — потому что любит её.
Она тоже любила маму. И отца.
— Папа, я только что видела, как ты плакал… — тихо сказала она.
Её маленькое сердечко до сих пор не находило покоя, беспокоясь о папе. Она подняла к нему лицо, в её больших красивых глазах сияла тревога. — Почему тебе грустно, папа?
Император не смог сразу найти слов.
— Папа, Фэйфэй не хочет, чтобы ты грустил… — шепнула девочка, вытянув маленькую ладошку и ласково погладив его по щеке.
Глаза её вдруг радостно вспыхнули:
— Мама говорила, что имя мне выбрала великая бабушка, и оно значит «забвение печалей». Мама часто зовёт меня Беззаботной Принцессой. Если у тебя что-то случилось, если ты расстроен, скажи Фэйфэй — я тебе помогу!
Император неподвижно смотрел на эту крошку, что так серьёзно обняла его за шею и утешала по-взрослому важным голосом. Его сердце вдруг захлестнула какая-то новая, незнакомая нежность, вперемешку с щемящей грустью.
Вот она — его дочь. Его, Вэй Шао, единственная дочь, Беззаботная Принцесса.
Он моргнул, прогоняя горячую влагу, что уже подступала к глазам, и, улыбнувшись, медленно сжал объятия, крепко прижимая к себе маленькое тёплое тельце.
С наступлением ночи император вернулся в свои покои. Сяо Цяо, как всегда, сама помогала ему с одеждой.
— Фэйфэй где? — негромко спросил он, чуть склонив голову.
