Вэй Шао на мгновение замер.
Его рука, всё ещё лежавшая на её теле, наконец медленно скользнула в сторону, отступая.
Внутри занавешенного ложа царил полумрак. Но даже в этом мягком свете было видно — она словно вся сжалась, спина выгнута, движения — не те, как всегда.
Он почувствовал, что что-то не так. И, спустя паузу, спросил:
— Тебе… нездоровится?
— Нет, — тихо, почти бесцветно прозвучал её ответ.
Он помолчал. Потом снова спросил, уже тише, немного напряжённее:
— Ты… всё ещё злишься на меня?
Прошло несколько мгновений, прежде чем она ответила:
— Что вы. Я ведь уже сказала: просто я себя неважно чувствую. Поэтому и не могу быть рядом с господином.
Голос её был ровным. Почти без эмоций. Никакой упрёк не проскользнул в нём — но и тепла в нём не было.
Вэй Шао раскрыл было рот, но потом снова закрыл его.
В комнате установилась тишина.
Он не мог заснуть. Совсем.
Точно так же, как в те несколько ночей в Фанъяне, когда он лежал под чужим потолком и не находил себе места.
Он знал: она тогда, в ту ночь, обиделась на него. Разозлилась.
И когда он, желая сгладить всё, попытался вновь подойти — в их обычной близости — она отказала.
Сказала мягко. Очень деликатно. Но… отказ есть отказ. И он это почувствовал.
Он не знал, как справиться с этим.
Не привык, чтобы с ним вот так обращались.
Он даже сам себе не мог толком объяснить — что именно его задело: её тихий отказ, её ровный голос, или то, что в её словах не осталось ни капли нужды в нём. Он не знал, что сказать, а потому — не сказал ничего. Утром, пока она ещё спала, он просто… ушёл.
На службе дел было немного, и когда дела закончились, он почувствовал, как что-то внутри всё ещё не даёт ему покоя. Возвращаться — не хотелось. Он колебался. А потом вдруг решил: не поеду пока. Отправлюсь-ка я обратно, в Фанъян. Пережду.
Ведь раньше, ещё до женитьбы, он то и дело уезжал: то туда, то сюда. Ни бабушка, ни мать уже давно не удивлялись — привычное дело.
Так он уехал. И — пропал на три дня.
Три длинных дня, в которых, как назло, время будто текло медленнее. Он ждал — пока она остынет. Считалось: как бы ни была сердита — за трое суток должно было пройти.
Тем более… ведь он, в конце концов, ничего ей не сделал! Лишь вспылил. Сорвался. Разве это такая уж вина? Разве она не должна быть благодарна, что он, муж, во всём остальном к ней так терпелив?
Он ведь ей не враг. Он — её муж! И, если на, то пошло, сколько таких мужей, как он, могут похвастаться, что сдержали себя в той ситуации?
Вот и вернулся.
И что же? Она — всё такая же!
С виду — всё чинно: заботлива, внимательна, ведёт себя безукоризненно. Но стоит только войти в дом — он сразу почувствовал: холод. Спокойная, вежливая отстранённость. Ни искры.
А главное — она, не моргнув глазом, при нём, при всех, перед Цяо Цы… осмелилась прервать его.
Это уж слишком.
Сколько себя помнил, Вэй Шао никогда ещё не сталкивался с тем, чтобы кто-то разговаривал с ним так.
Он был не просто раздражён — он был по-настоящему озадачен. Ему казалось, что делает всё правильно: пусть вспылил в тот вечер, но она ведь и впрямь перешла грань. Он только пригрозил, не более. А теперь, спустя три дня, вернувшись сам, он даже попытался загладить вину… пусть и не словами, а привычным жестом.
И что в ответ?
Холод. Спокойный, глухой отказ. Будто он перед ней виноват. Будто её нужно уговаривать.
«Она женщина, — мрачно подумал он, лёжа, глядя в потолок. — Я же не стану всерьёз спорить с женщиной…»
Но чем больше он так думал, тем больше чувствовал, как его внутри словно распирает изнутри неясное раздражение. Оно копилось, копилось — и вот, наконец, достигло предела.
Она была не права.
Он хотел всё исправить.
Она отвернулась.
Он уже не мог лежать. Лёжа он буквально задыхался.
Вэй Шао резко сел, откинул полог, медленно встал. Натянул поверх белья тонкий халат, босыми ступнями ступил на прохладный пол — и вышел из спальни.
Надо проветриться. Иначе он просто задохнётся — от этой душной, невыносимой тишины. От того, что рядом спит она — и будто бы действительно спит. Словно ничего и не случилось.
А у него — внутри буря.
Три дня назад между господином и госпожой произошла ссора — всё из-за того самого ларца. Весёлым этот вечер не был, и с тех пор атмосфера оставалась натянутой, будто струна.
На следующий же день господин с утра уехал, и вот только теперь, три дня спустя, вернулся. Да не к добру — как нарочно, в первый же вечер что-то вновь пошло не так: сначала разговор с молодым господином, а потом и ссора с госпожой, пусть и короткая, но явно неприятная.
Чуньнян лежала на циновке, ворочаясь с боку на бок. Сон не шёл.
Наконец махнула рукой — встала, мол, хоть во двор выйти, подышать, заодно и по нужде сходить.
Возвращаясь, краем глаза уловила неясную фигуру, что стояла в тени сада. В груди екнуло — сердце на мгновение сбилось. Кто-то?
Присмотрелась — мужская фигура. Спина.
Господин.
Уж не поссорились ли они снова? Не потому ли он, не спав, вышел один в ночной сад?
Чуньнян в тревоге поспешила вперёд и, приблизившись, низко поклонилась, позвав:
— Господин…
Вэй Шао стоял, заложив руки за спину, и задумчиво глядел на обрезанную облаками луну. Услышав голос, обернулся — узнал служанку.
Чуньнян сделала ещё шаг и, затаив беспокойство, осмелилась спросить:
— Уже глубокая ночь… отчего господин до сих пор не вернулся в покои отдохнуть?
Вэй Шао медленно выдохнул, словно из груди выходил скопившийся за вечер гнев. Сказал тихо:
— В комнате душно. Вышел… проветриться.
Чуньнян увидела, что у него на лице — недовольство, хмурость, и больше не решилась лезть с расспросами. Лишь склонилась и уже было пошла назад, как вдруг за спиной раздалось:
— Подожди. Мне нужно спросить.
Она тотчас остановилась, обернулась — увидела, как он подошёл ближе. Но, дойдя до неё, остановился, словно колебался. Молчал.
