Су Эхуан тут же поблагодарила её за похвалу. Лёгкий изгиб губ, быстрый наклон головы. Но тут же, словно на волне внутреннего импульса, она сделала шаг ближе — едва заметный, как если бы хотела встать поближе, присесть, заговорить на ушко…
Однако в этот момент госпожа Чжу, не поворачивая головы, сухо произнесла:
— Мы не знали, что ты собираешься прийти с утра, поэтому не подготовили для тебя места здесь. А вон там, — она повела взглядом в сторону боковой платформы, — Сюаньу-тай. Там, как ты знаешь, расположены сиденья для знатных женщин из Юйяна. Раз ты пришла поддержать племянника — то тебе самое место именно там.
Её голос был не громкий, но слова — ясные. И сказано это было с такой напускной заботой, что едва ли кто не понял: ты здесь лишняя.
Су Эхуан на мгновение застыла.
Взгляд метнулся к госпоже Чжу — быстрый, острый, точно тонкая игла. Но губы всё так же оставались вежливо изогнутыми.
— Благодарю госпожу за внимание, — проговорила она с медовой улыбкой. — В таком случае я уступаю вашему удобству. Потом, когда всё уляжется, непременно зайду к тётушке и к вам с визитом.
Поклонившись снова Старшей госпоже Сюй и госпоже Чжу, затем — чуть мягче — Сяо Цяо, она развернулась, и с изяществом, будто ничего не произошло, спустилась вниз, сопровождаемая шелестом юбок и шагами своих служанок.
Старшая госпожа Сюй осталась спокойна, как будто всего этого не слышала.
А госпожа Чжу, чуть щурясь, глянула ей вслед. Губы приподнялись в краткой, почти пренебрежительной усмешке. В носу прозвучал тихий, презрительный выдох.
Сяо Цяо, сидевшая рядом, всё видела. На лице её — ни дрожи, ни усмешки, ни вопроса. Но внутри… ей было непонятно.
Она почувствовала, что только что стала свидетелем чего-то давнего, чего она не знает — но что всё ещё живёт между этими женщинами, точно подспудный огонь под золочёной обивкой.
Никто не знал лучше, чем Сяо Цяо, на что способна госпожа Чжу, когда решает быть резкой. И потому её вовсе не удивило, что та фактически выставила Су Эхуан с Луского помоста.
Нет, удивляло другое.
Су Эхуан — женщина безупречная. В манерах — шелковая. В речи — выверенная. В поклонах — учтивейшая. Ни единого лишнего слова, ни взгляда, который можно было бы истолковать как неуважение.
И всё же — госпожа Чжу её ненавидела. Это было очевидно. Слова резкие, тон холодный, в каждом высказывании — колкость под маской вежливости.
Значит, дело не в поведении. Значит — в прошлом. И теперь Сяо Цяо поняла: в сердце госпожи Чжу рядом с её собственной фамилией — ещё одно имя вызывало отвращение. И это имя — Су.
Но думать дальше не было времени.
На плацу всё стихло. Толпа затаила дыхание. Всё внимание было устремлено к полю для верховой стрельбы.
Сяо Цяо тоже собралась, отложив всякие мысли — взгляд её шарил по рядам всадников, пока не нашёл Цяо Цы.
Он был там. Сосредоточенный. Готовый.
И вот — прозвучал сигнал.
Как по команде, тридцать два всадника рванулись вперёд. Кони взвились на дыбы и сорвались в галоп, копыта вгрызались в землю. Пространство между стартом и висящим в сотне шагов золотым колоколом — поле боя.
Сначала всадники шли врозь, каждый своей траекторией, подстраиваясь, выжидая. Но уже через два десятка саженей ряды начали смешиваться, и первая группа прорвавшихся вперёд вырвалась на ведущие позиции.
Всадник на рыжем жеребце первым натянул лук, прицелившись в колокол. Но всадник на белом коне, сразу за ним, ударил палкой сбоку.
Рыжий отклонился в седле, лук ушёл в сторону. Ответным движением он отбросил копьё, и началась схватка — прямо на полном ходу, на скаку. Они боролись — не ради травмы, а чтобы сбросить другого, замедлить, помешать стрелять первому.
Они закрутились в плотном вихре — и в это время третьи и четвёртые всадники стали обходить их с фланга.
По правилам состязания, каждому всаднику разрешалось взять лишь три стрелы. Не больше. Промахнулся трижды — выбыл. Сбросили с седла — выбыл. Потерял лук или стрелы — выбыл.
Как только один из воинов открыл борьбу в седле, остальным ничего не оставалось, как следовать примеру. Да и зачем сдерживаться? Правила позволяли всё, кроме атаки на лошадей.
А потому вся трасса мгновенно превратилась в одну кипящую лаву схваток. Один стремился обогнать, другой — перегородить путь. Кто-то вытягивал соперника за доспех, кто-то рубил по руке, чтобы выбить лук. Всё сопровождалось напряжённым, дробным боевым барабаном, и — ещё громче — рёвом трибун.
Кто-то должен победить — и лучше, если это будешь ты.
Скоро поле усеялось упавшими. Кто-то лежал, тяжело дыша, сбит с коня. Кто-то, поднявшись, опирался на копьё, но уже не мог продолжать. Тех, кто ещё ехал — становилось всё меньше.
Половины от прежнего числа уже не было.
Цяо Цы, впрочем, оставался на поле — и не просто оставался, а набирал обороты.
Его любимое оружие — двойные цзи, короткие стальные древки с серповидными лезвиями по бокам, требовавшие от бойца и силы, и точности, и молниеносной реакции. Он тренировался с детства. Дни и ночи. В холод и жар. Под дождём, в снегу, на раскалённом камне.
И в его движениях это видно: он не боялся, не суетился. Он знал, что делает.
А под ним — серо-голубой скакун, которого подарил Вэй Янь. Конь — не просто красив, он умён, словно понимает намерения всадника раньше, чем тот подаст повод.
Сегодня — они двигались как единое тело. Уверенно. Ловко. Без лишнего.
Пока другие боролись, теряли время, выбивали друг у друга луки — Цяо Цы переходил вперёд, избегая завязок, выжидая открытые фланги. Он ещё не выпустил ни одной стрелы. Он берег момент.
И Сяо Цяо это почувствовала.
В её сердце загорелось волнение и гордость, сдерживаемая, но сияющая. Её брат — выходит в лидеры.
Он только что отбил очередную атаку: один из преследователей скаканул сбоку, целясь не в него — в его лук. Это был четвёртый попытавшийся сбить его с хода.
Цяо Цы не стал метаться. Он уверенно перехватил узду, качнулся в седле, и в следующее мгновение обратной стороной цзи — тупым, но тяжёлым наконечником — ударил по плечу противника. Тот потерял равновесие и рухнул на землю, в облаке пыли и рёва толпы.
Это уже третий побеждённый им всадник.
