Император опустил взор на этого сына и вдруг ощутил в сердце бескрайнюю, тяжёлую усталость и разочарование.
— Встань, — произнёс он глухо. — Простить ли тебя или нет, то уж не от меня зависит. Смотри сам: пощадит ли тебя наследный принц… пощадит ли Гу Сылинь. Если он решился на столь дерзкий шаг, значит, всё у него было рассчитано с самого начала, план созрел и был доведён до совершенства, оставалось лишь дождаться, пока ты сам войдёшь в расставленные для тебя силки.
Император перевёл дыхание и добавил:
— Если Гу Фэнин ещё успеет вернуться и в Чанчжоу не вспыхнет беда для тебя, быть может, останется тончайшая нить спасения. Но если Чанчжоу падёт… ничем я уже не смогу помочь. Остаётся тебе лишь полагаться на самого себя.
Динтан ещё пытался плакать, взывать, оправдываться, но император уже омрачил лицо и приказал:
— Не желаю более видеть это! Отведите вана Ци во дворец. И пусть эти дни он не осмелится переступить его порог ни на шаг!
Евнухи с обеих сторон поспешно откликнулись и подбежали: они под руки вывели вана из зала. А издали всё ещё доносился его крик, звавший государя.
Император же, опершись о письменный стол, медленно опустился на сиденье. Вдруг его пронзила резкая боль под рёбрами, а свет лампад перед глазами поплыл, смешавшись в смутное сияние. Он сперва подумал, что снова нахлынуло головокружение, и хотел прижать виски рукой, но рука сама собой коснулась уголка глаза. И лишь тогда он понял: то текли слёзы.
Он сидел неподвижно долгое время, прежде чем тихо сказал:
— Позовите Ван Шэня. Пусть приведёт ко мне наследного принца.
Евнух поблизости, не расслышав как следует, осмелился переспросить:
— Ваше величество… велите ли действительно наследного принца доставить сюда?
Император кивнул:
— Найдите где угодно запасные оковы. И хлыст конский принесите. Держите всё это наготове во дворе.
Евнух, не понимая смысла, всё же поспешно поклонился и кинулся исполнять.
Эти дни Динцюань спал без разбору, и днём, и ночью, но теперь он лишь-только задремал, как Абао, чуткая, насторожилась: у ворот послышались шаги. Она торопливо вскочила, выглянула во внешнюю комнату и увидела, весь двор залит огнями, евнухи с фонарями стоят повсюду. Тогда она вернулась, встревоженно разбудила Динцюаня:
— Ваше высочество, снаружи люди пришли!
Не успела она договорить, как уже вошёл Ван Шэнь. На этот раз он даже не стал склоняться с поклоном, а сразу сказал:
— Ваше высочество, его величество повелевает немедля явиться во дворец.
Динцюань мигом проснулся, взглянул на него и осторожно спросил:
— В столь поздний час… знаешь ли, по какому поводу?
Ван Шэнь ответил:
— Я всё время нахожусь здесь, в управлении по делам клана, о делах во дворце ничего не ведаю. Но ваше высочество не тревожьтесь: государь велел именно мне лично сопроводить вас в Яньань-гун.
В одно мгновение в голове Динцюаня пронеслось несколько мыслей: даже если с Чанчжоу и случилась беда, весть не могла бы дойти до столицы столь скоро… Что же за дело такое? И потому он сказал:
— Я сперва переоденусь, а потом предстану пред государем.
— Ваше высочество, не до того сейчас! — с горячностью воскликнул Ван Шэнь, схватил с края ложа тёмно-синюю длинную одежду с круглым воротом, ту самую, что наследник снял перед сном, и в спешке помог накинуть её. — Скорее, государь ждёт!
Абао видела: оба — и наследный принц, и Ван Шэнь, почти ничего не говорили, но в лицах их отражалась поспешность и тревога. Она лишь теребила руки и молча стояла в стороне, не смея вмешаться.
Динцюань быстрым шагом вышел за дверь… и вдруг обернулся. Абао стояла неподвижно, пристально глядя ему вслед. Он едва заметно кивнул ей и только тогда переступил порог.
У ворот храма Чжунчжэн уже дожидался паланкин. У Пандэ, улыбаясь во всё лицо, сделал приглашающий жест:
— Прошу, ваше высочество, садитесь.
Динцюань настороженно посмотрел и спросил:
— Разве это не государевы носилки? Как осмелюсь я их занять?
Ван Шэнь поспешил ответить:
— Так повелел сам государь. Вашему высочеству не следует тревожиться, прошу садитесь скорее.
Сомнение в душе наследника стало ещё глубже, но времени расспрашивать не оставалось. Он лишь взошёл на носилки, и четверо носильщиков подняли их, понесли прямо от храма Чжунчжэн до самых ворот Юнъань.
Когда он сошёл с носилок, Ван Шэнь уже подоспел вперёд и сопровождал его. Поднявшись вместе с ним по нефритовым ступеням у зала Яньань-гун, и, видя, что вокруг никого нет, он вдруг наклонился к самому его уху и прошептал:
— Говорят, только что вана Ци вывели, плачущего, силой поддерживая под руки… Ваше высочество, прежде чем отвечать государю, всё хорошенько обдумайте.
Динцюань, услышав это, взглянул на него, и вдруг в памяти всплыло то, как в ночь Середины осени этот же человек убеждал его пасть ниц и молить. Сердце его похолодело, пронзила одна стремительная мысль. Он прикусил губу и спросил сквозь зубы:
— Значит, ты знал всё это с самого начала?
Ван Шэнь склонил голову и ответил:
— Министр ничего не знает… лишь одно: всё делается ради вашего высочества.
Динцюань тяжело вздохнул, больше не допытывался. Обратился к евнуху:
— Сообщи государю: я стою у дверей, жду его повеления.
Но тот поклонился и сказал:
— Есть повеление: раз ваше высочество прибыл, то пусть прямо входит в зал.
С этими словами он распахнул двери и повёл наследного принца внутрь.
После месяца заточения Динцюань вновь переступил порог этих пышных покоев. Яркий свет множества свечей ослепительно ударил ему в глаза, и сердце его невольно содрогнулось.
Император, заметив, что сын хочет пасть ниц с поклоном, остановил его:
— Не нужно. Подойди.
Динцюань увидел: лицо государя было до предела утомлённым, но в чертах его на сей раз теплилось больше мягкости, чем обычно. Он ещё только собирался с мыслями, как император вновь заговорил:
— Сегодня ночью ты, вероятно, толком не ел. Я и сам голоден. Я велел в императорской кухне приготовить лёгкую вечернюю трапезу. Сядь со мной и раздели её.
— Да, — тихо откликнулся Динцюань.
Они вместе подошли к столу. Наследный принц сел рядом и увидел: на блюдах лежали именно те кушанья, что он любил с детства. Невольно он поднял глаза и посмотрел на императора.
Император в этот миг тоже смотрел на него и, улыбнувшись, сказал:
— Садись.
Динцюань поклонился в благодарности и сел. Потом сам поднялся, налил чашу каши из ласточкиных гнёзд и поднёс отцу. Император принял её и мягко сказал:
— Ты тоже ешь побольше того, что любишь.
