Янь Сяо всегда отличался отменным чутьём. Он тут же шагнул вперёд, словно бы проверяя пульс Мин И, а затем обернулся к Да сы, сложив руки в поклоне:
— Госпожа Цзи чувствует себя неважно. Боюсь, потребуется уединение, чтобы я мог провести тщательную диагностику.
Жест Мин И, её внезапный приступ, и теперь — слова Янь Сяо… Всё это было достаточно красноречиво, чтобы все в зале поняли намёк.
Да сы всполошился и поспешно произнёс:
— Идите, идите немедленно! А если будут добрые вести — не забудьте прислать мне весть!
Ведь если у человека с таким юань-потенциалом, как Цзи Боцзай, появится потомство, то шансы, что у ребёнка будут идеальные каналы, весьма высоки. А это для Му Сина — ещё один повод для праздника.
Да сы сиял от счастья, не в силах скрыть радость. Он тут же приказал евнухам сопровождать их в один из малых внутренних дворов, чтобы Янь Сяо имел всё необходимое. А сам, в приподнятом настроении, взял чашу вина и обратился к посланникам трёх верхних городов:
— Сегодня поистине светлый день! Прошу всех — давайте выпьем вместе!
Однако лица у нескольких посланников явно потемнели. Что ещё за «светлый день»? Всё хорошее досталось одному Му Сину — какая уж тут общая радость?
Зато у двух представителей Чаояна выражения лиц были куда интереснее.
Шэ Тяньлинь сидел, охваченный противоречивыми чувствами — восхищение и досада боролись в нём. Он был одновременно потрясён и расстроен. А вот Сань Эр, напротив, сидел с холодным выражением лица, молча перебирая пальцами — будто что-то просчитывал.
Но что бы ни творилось у остальных на душе, Мин И без лишнего шума успела увести Цзи Боцзая с Тагэтая, и они вместе с Янь Сяо укрылись в уединённом дворике.
Там, вдали от чужих глаз, Цзи Боцзай уже не стал делать вид, будто всё в порядке. Он глухо застонал — и кровь хлынула изо рта.
Янь Сяо, не моргнув глазом, будто бы уже привык к такому зрелищу, быстро достал серебряные иглы и вонзил их в две ключевые точки. Когда часть застоявшейся крови вышла, он запечатал вены и наложил повязки.
— Цзо Пин, мерзавец без стыда! — выругался он.
Цзи Боцзай, отдышавшись, тихо фыркнул:
— Выиграть он меня всё равно не смог бы.
— Да, но успел тебя покалечить. — Янь Сяо раздражённо сунул ему под язык целебную пилюлю. — Подлый до крайности.
Рядом Мин И молча протирала раны, не сказав ни слова. Цзи Боцзай скосил на неё взгляд, делая вид, что ему всё равно, но выдержал недолго. Помолчал… и всё-таки не сдержался:
— Ты… правда плохо себя чувствуешь?
— Притворяюсь. Без этого не получилось бы уйти, — ответила Мин И ровным голосом, даже не подняв головы.
Цзи Боцзай слегка опустил уголки губ, отвернулся:
— Я так и подумал.
Увидев, что Янь Сяо справляется, Мин И убрала руку, встала и спокойно произнесла:
— Пойду осмотрюсь у конюшен. Господин Янь, присмотрите за ним хорошенько.
Янь Сяо удивлённо поднял брови. Цзи Боцзай, хоть и не при смерти, но был изрядно потрёпан: весь в крови, губы побелели, выглядел… ну прямо как болезненный красавец из древних баллад. А она так просто — холодно развернулась и ушла?
— Дело важное, — опустив взгляд, сказал Цзи Боцзай. — Пусть идёт.
— Смиренно прошу позволения удалиться.
Подол платья цвета талой воды скользнул по порогу, и даже ветерка прощального не оставил.
Янь Сяо посмотрел ей вслед, потом перевёл взгляд на молчащего Цзи Боцзая — и вдруг хмыкнул:
— Вот уж день неожиданный… и для тебя тоже.
— А что такого, — Цзи Боцзай сохранял невозмутимость. — Я поручил ей дело. Должна — значит пошла.
— А разве ты её не особенно выделяешь? — Янь Сяо, не прекращая перевязывать раны, бросил на него внимательный взгляд. — А по ней, по-моему, не скажешь, что ты ей так уж важен.
— Шутки шутит, — фыркнул Цзи Боцзай, усмехнувшись. — Ты просто не видел, как раньше она за мной ходила. По ночам с фонарём у ворот стояла, караулила, когда вернусь. Запомни: в этом мире бывают только те, кто мне неинтересен, а вот чтобы я кому-то был неинтересен — такого не бывает. Ты меня столько лет знаешь — разве не понял?
— Понял, понял, — хмыкнул Янь Сяо, затягивая повязку.
Цзи Боцзай поморщился и коротко застонал. Длинные ресницы опустились, в голосе сквознуло раздражение:
— Полегче можно?
— Ладно-ладно. Не злись, гнев — враг заживления.
Хотя… говорить про «заживление» с боевым культиватором — дело странное. Они не такие уж хрупкие. Если нет повреждений внутренних каналов, то большинство травм вообще не в счёт. Или…
Цзи Боцзай вдруг приподнялся, нахмурился и посмотрел на свою рану:
— Подожди. У боевых культиваторов ведь всегда какие-то раны. Это нормально, да?
— Ну да, — не глядя, ответил Янь Сяо.
— Если она владеет юань, значит, и практиковала. А значит, у неё тоже должны быть раны, — Цзи Боцзай нахмурился, медленно выпрямляясь. — Но на ней… не то что шрамов — ни одной царапины.
Янь Сяо замер, подумал и сказал:
— Ну и что? Сейчас в городах полно редких мазей, что убирают даже старые рубцы. Не такая уж диковинка.
— Но она ведь говорила, что родом из Му Сина, — Цзи Боцзай прищурился. — Дочь травника из захолустной семьи… Скажи, откуда у неё деньги на такие мази, которые даже в столице себе не каждый может позволить?
Янь Сяо замолк.
Он и сам теперь ощущал неладное. В самом деле — сколько ни приглядывайся, вся её история словно из тумана. Простая девушка вдруг оказывается боевым культиватором, владеет юань, ходит без единого шрама, умело выкручивается в самых скользких ситуациях… Всё это слишком гладко. Слишком неправдоподобно.
Цзи Боцзай облизал пересохшие губы, откинулся на мягкую подушку, тихо усмехнувшись:
— Сколько же на свете женщин: нежных, ласковых, утончённых, — каких только ни встречал. Но вот она… коварная, хитрая, ни в какие рамки не лезет. Загадка на загадке. И ведь — чертовски интересно.
Янь Сяо с видом глубокого презрения налил ему чашку горячего чая:
— Раньше, как только ты сталкивался с каким-нибудь подлым человеком, тут же устраивал так, что им и жить не хотелось, и умереть не получалось. А теперь вот — такая же коварная, а ты вдруг находишь её «живой и интересной».
— Люди на людей не похожи, — спокойно ответил Цзи Боцзай.
— Пф-ф, скажи уж прямо, нравится она тебе, потому и ведёшь себя иначе, — проворчал Янь Сяо. — При твоих способностях неужели нельзя устроить с ней тихую, спокойную, мирную жизнь?
Цзи Боцзай опустил глаза, промолчал.
Спокойная, мирная жизнь?
С той самой минуты, как он переступил порог главного города Му Сина, подобная жизнь перестала быть для него возможной.
На помосте Тагэтай всё ещё кипело веселье, и конюшня, где стояли звериные повозки, осталась почти безлюдной. Даже стража у ворот тайком ушла поглазеть на раздачу наград. В стойлах остались лишь духовные звери, и стоило Мин И переступить порог, как все они разом насторожились.
Духовные звери тоже делились по классам. Особенно опасны были высшие отборные твари — такие, как, например, трёхголовый волк Бо Юанькуя: свирепый, остро чувствующий чужаков, он и близко не подпустит никого к своей повозке.
Мин И остановилась в одном из тёмных углов и достала то, что ей передал Цзи Боцзай.
Обычная деревянная заколка, размером с палец, вырезанная из бамбука.
Невзрачная, некрасивая, и, по всей видимости, не имеющая ни цены, ни тайной силы. Она вертела её в пальцах добрую минуту, но так и не поняла, в чём суть. Какой от неё толк, если положить в повозку Бо Юанькуя?
Да какая разница, — подумала она. — Раз уж это задание — выполню, что поручено.
Минуту она разглядывала зверей — оскаленных, напряжённых трёхглавых волков, что явно были не прочь растерзать любого, кто приблизится. Затем выпустила свою юань — чисто-белую, будто светлая пелена — и из этой энергии сформировалась кошка.
В отличие от неё самой, кошка вела себя бесстрашно. Приземлившись, она потянулась, зевнула, почесала задней лапой подбородок… а потом зубами ухватила деревянную шпильку и, как будто всё здесь принадлежало ей, вальяжно направилась к повозке Бо Юанькуя.
Звери вокруг с тяжёлым сопением следили за происходящим, склонив головы. Потоки дыхания колыхали белоснежную шерсть кошки — та развевалась, как шелк под порывами ветра. Но в сияюще-бирюзовых глазах животного не было ни страха, ни тревоги — только насмешка и презрение. Кто бы ни стоял перед ней, кошка высоко держала подбородок и, извиваясь изящной походкой, обводила препятствия, будто хозяйка этого стойла.
Трёхголовый волк зарычал и сразу же опустил два из трёх своих злобных рыла, чтобы схватить чужака.
Но белая кошка лишь грациозно оттолкнулась, в прыжке поочерёдно наступив лапами на все три головы зверя — и, как по ступеням, взлетела вверх. В полёте она выплюнула бамбуковую шпильку прямо в повозку Бо Юанькуя, точно и ловко.
Разъярённый волк взвыл, метнулся за ней и попытался вцепиться в её развевающийся хвост. Но кошка в последний момент крутанулась в воздухе и отвесила хлёсткую пощёчину. Пять острых царапин сразу же прорезали пасть одной из голов.
Волк ошеломлённо замер. В его жёлтых глазах даже скользнуло что-то вроде обиды.
Кошка же встала на высокий ящик, презрительно сверху вниз глядя на зверя, явно готовая продолжить драку.
— Эй, так нельзя! — Мин И поспешно втянула её обратно. — Мы ж тут пакостим, а не всеми лапами светимся. Тише надо быть!
Белая кошка недовольно мяукнула, но всё же развернулась и растворилась в её объятиях, исчезнув.
